Катя Ткаченко - Ремонт человеков[Иллюзии любви и смерти]
![Катя Ткаченко - Ремонт человеков[Иллюзии любви и смерти]](/uploads/posts/books/125742/125742.jpg)
Катя Ткаченко - Ремонт человеков[Иллюзии любви и смерти] краткое содержание
Катя Ткаченко
Ремонт человеков
1
Вывеска гласила: «Ремонт человеков».
В слове «человеков» последние две буквы, «о» и «в», были явно дописаны позднее, они были четче и ярче, а если приглядеться внимательнее, то через бессмысленно–округлую «о» можно было разглядеть еле заметную, а некогда такую же четкую и яркую букву «а».
Видимо, первоначально на вывеске было написано «Ремонт человека», но позднее кому–то — вполне возможно, что и хозяину — пришло в голову, что призыв к ремонту одного конкретного человека плохо отразится на его бизнесе.
Впрочем, мне это было все равно.
Я стояла на улице, смотрела на вывеску и думала, что надо бы подойди ближе и открыть дверь. Нажать на ручку, повернуть ручку, надавить на нее. Дверь откроется и я смогу войти внутрь.
Ветер толкнул меня в спину, проезжавшая мимо машина лихо влетела в лужу, брызги грязным веером коснулись плаща. Я отскочила и машинально вытерла лицо рукой. Потом посмотрела по сторонам, достала из кармана платок и уже им протерла вначале одну щеку, потом другую.
Дверь открылась, из нее вышел приятного вида мужчина в очках, осмотрел меня бегло с ног до головы, хмыкнул и пошел направо. Дверь не закрывалась, она будто ждала, когда я наберусь смелости и решусь войти.
Мужчина удалялся по улице медленно, мне все казалось, что он должен обернуться и снова посмотреть на меня.
Он не обернулся и я вошла в дверь.
Дверь сразу же закрылась, мне отчего–то стало намного легче.
Этот козел так и не обернулся, значит — ему что–то во мне не понравилось.
Но на то он и козел.
Послышались шаги, я подняла глаза.
Из глубины помещения навстречу мне шел человек очень странной наружности, я вновь почувствовала, как по спине пробежали мурашки, точно так же, как сегодняшним утром, когда я поняла, что мне надо одеться, выйти из дома и поехать туда, где я недавно, совсем случайно, обнаружила эту вывеску.
«Ремонт человеков».
Человек был седым, с длинными волосами, забранными в хвост. В правом ухе у него была серьга, необычайно мощные плечи и такая же мощная, выпирающая сквозь ярко–оранжевую майку грудь. И при этом он был намного ниже меня, странное зрелище: мужской торс и ноги десятилетнего мальчика.
— Вы к нам? — вежливо спросил седой.
— Здравствуйте, — опять потупив глаза, сказала я.
— Здравствуйте, так вы к нам?
— Я хочу спросить… — промямлила я и вдруг поняла, что слова застревают в горле.
— Кофе? — спросил седой. — Или чего покрепче?
— Кофе, — сказала я, решившись, — сегодня очень ветрено…
— А ветер холодный… — участливо добавил седой.
— Холодный, — подтвердила я, — да еще машина обрызгала…
— Вон туалет, — сказал седой, — там есть зеркало и раковина, а я пока сварю кофе…
Я послушно пошла в указанную сторону. Одинокая узкая дверь с блестящими буковками WC, ни мужской стилизованной фигурки, ни женской, просто WC.
— Закрывается изнутри! — проговорил мне вдогонку седой.
Я благодарно кивнула головой и вошла в туалет. Он был маленьким и чистеньким, дверь действительно закрывалась изнутри. Я повернула торчащий в замке ключ и вдруг почувствовала, что сейчас расплачусь. Разревусь. Завою белугой. Внизу живота резко заныло. Я прошла мимо зеркала, даже не посмотрев в него, толкнула матовую стеклянную дверку внутренней кабинки. Было очень чисто и на удивление приятно пахло — за туалетом следили, его чистили и драили, это было не только видно, это чувствовалось.
Я опустила белый пластиковый стульчак, расстегнула плащ, подняла юбку и резко стянула с себя колготки и трусики. И так вдруг и застыла, вновь ощутив, как по спине побежали мурашки, целое стадо, толпа, огромная армия, как сегодняшним утром, когда я вошла в свой собственный туалет и вдруг поняла, что я должна сделать.
Я резко вздохнула, села на унитаз и позволила себе расслабиться. Такого со мной еще никогда не было — чтобы я пошла в туалет не дома. Ну, почти никогда. По крайней мере, очень давно, лет пятнадцать, а то и двадцать. С моих пятнадцати, а то и двадцати. Я сидела, чувствовала, как освобождается пузырь и как по спине все ползут и ползут мурашки. Это от страха, подумала я, или от неуверенности.
От неуверенности в том, что я поступила правильно.
Когда сегодня утром решила, что мне надо выйти из дома и пойти сюда, в это странное заведение под этой странной вывеской.
Я освободила пузырь полностью.
Страх был тоже от того, что я решилась.
Я взяла чистую и так же, как и все здесь, приятно пахнущую салфетку из стопки, лежащей на полочке прямо напротив унитаза, и аккуратно промокнула ею между ног — я давно не брила там, а волосы у меня густые и жесткие, собирают капельки в самом низу, как мох в лесу после дождя.
— Кофе, — подумала я, — а вот сейчас бы в самый раз выпить кофе!
Я вымыла руки и внимательно посмотрела на свое лицо в зеркало. Оно было чистым, брызги от машины попали на плащ, но не на лицо, и потом — я его уже протирала. Платком, на улице. Я улыбнулась себе в зеркало, зеркало осклабилось в ответ. Мне захотелось разбить его, чтобы больше никогда не видеть своего отражения.
— Терпи, — сказала я зеркалу, — ты пришла сюда, значит, ты решилась!
Зеркало вновь осклабилось и я показала ему язык. Он был с каким–то неприятным налетом и я вдруг покраснела. Мне стало стыдно, что у меня такой язык, что я вся такая — в забрызганном плаще и с давно не бритым лобком. И не только лобком.
Ожидаемого слова я не произнесла, даже самой себе.
Ожидаемое слово осталось невысказанным.
Седой уже должен был сварить кофе и мне давно пора выйти из туалета.
Закрыть за собой дверь с блестящими буковками WC и сказать, наконец–то, седому, зачем я сюда пришла.
В это ветреное утро с остатками ночного дождя.
Когда на дорогах лужи и машины проносятся прямо по ним.
И грязные брызги летят тебе на плащ, а кажется, что на лицо.
— Кофе готов, — сказал седой и поинтересовался, все ли в порядке.
— В порядке, — улыбнулась я и села в уютное кресло.
Такое же уютное, как местный туалет.
— Ну и… — с вопросительной интонацией начал седой.
— Вывеска, — сказала я, — это что…
— Это — правда! — сказал седой.
Я отхлебнула кофе, он был горячий, крепкий и терпкий.
— С травками, — сказал седой, — я добавляю туда кардамон и корицу, а иногда и кориандр. Сегодня я добавил немного кориандра, он дает свежую горчинку, чувствуется?
Я сделала еще глоток и сказала: — Чувствуется.
— Да, это правда, — сказал седой, — мы делаем ремонт любому, что надо — то и починим…
— А если мне надо не это? — спросила я.
— Не это? — седой задумался, а потом вдруг машинально посмотрел на входную дверь.
— У меня есть деньги, — сказала я, — немного, но есть.
Седой поднялся и пошел к двери. Она была плотно закрыта, но седой, видимо, решил проверить. И повернуть ключ. Изнутри.
Седой повернул ключ изнутри и, проверяя, подергал дверь. Она не открывалась, седой как–то странно хрюкнул.
— Деньги, — задумчиво сказал он, возвращаясь ко мне.
— Деньги, — сказала я, — немного, но есть.
— А что надо? — спросил седой.
— Глаз, — набравшись смелости, ответила я.
— Глаз? — удивился седой.
— Да, глаз, — повторила я.
— Вам? — спросил, вдруг заулыбавшись, седой.
— Нет, — тихо сказала я, — мужчине…
— Мужу… — как бы сам себе сказал седой.
— Это важно? — поинтересовалась я.
— Нет, — бодро сказал седой, а потом добавил: — Я, кажется, понял…
— Что? — поинтересовалась я.
— Вы хотите знать, где он бывает и что он делает, вы хотите присутствовать при этом, вы хотите чувствовать то же, что он, вы хотите стать им…
Я промолчала.
— Это противозаконно! — сказал седой.
— А вывеска? — спросила я.
— Это можно, — ответил седой, — это просто ремонт.
— Это тоже ремонт, — проговорила я, — вы отремонтируете меня, иначе меня не будет…
— Как это? — удивился седой.
Я смотрела на седого и думала, как ему сказать, чтобы он не посчитал меня за сумасшедшую. За сумасшедшую тридцатишестилетнюю бабу, ввалившуюся к нему одним хмурым весенним утром, когда на улице было ветрено, а ночью шел дождь. Сильный и холодный, только вот под утро, уже на грани с рассветом, он начал утихать и утром о нем напоминали только лужи. И сумасшедшая тридцатишестилетняя баба ввалилась к нему в дверь, расположенная над которой вывеска гласила «Ремонт человеков». Баба зашла в туалет, в котором и пописала. Леди помочилась в чистый унитаз и отправилась пить кофе, хотя ей надо совсем другого. Но вот как обо всем этом сказать?
— Ну, — повторил седой, — как это?
